Тихим весенним вечером, напоенным флером сирени и жасмина, я возвращалась домой с занятий, погруженная в приземленные бытовые думы.

---

Внезапно я услышала странный звук, доносившийся из распахнутого окна одной пятиэтажки. Обычное окно, с белой, развевающейся на ветру занавеской, с милыми комнатными растениями на подоконнике. Окошко не лучше и не хуже сотни других, по ту сторону которого всплеск в чьей-то семейной гавани оказался настолько сильным, что волна панического страха смогла перемахнуть через границы маленького самоуправного государства и всколыхнуть пространство моей реальности. Совсем скоро я узнала этот звук. Детский крик, которым кричит ребенок в ужасе на грани своих возможностей, когда голос срывается, переходя в неестественные хрипы, разрывая горло, раздирая глотку нечеловеческим страхом, сводя все мышцы и сжимаясь холодным скользким клубком в области солнечного сплетения.  Тонны отчаяния и безысходности – ничто, по сравнению с этим криком. Я знаю, как плачут дети «на публику». Но это был не театральный прием маленького манипулятора, это кошмар крошечного человечка, разрезающий жуткой вибрацией весенний воздух. И все это вперемежку с криком другим – злым, срывающимся на фальцет. Звуки возни, что-то падает. «Воспитательный процесс» –  скажет обладательница фальцета, «насилие» – отвечу я.